Можно ли писать историю такой страны? Конечно, нет. Это только Иловайский способен.
Как это ни скучно, но нам приходится опять возвращаться к борьбе католиков с протестантами.
Человеку нашего времени решительно непонятно: как можно воевать из-за религиозных убеждений?
Ведь в таком случае человечество могло пойти дальше: брюнеты резали бы блондинов, высокие — маленьких, умные — глупых…
А в те времена религиозные войны были обычным и привычным делом. Целые полки под командой глупых, с тупыми физиономиями полководцев носились из страны в страну, орали, молились, поджигали, разоряли, славили бога (своего собственного), грабили, горланили гнусавыми голосами псалмы и вешали пойманных иноверцев с таким хладнокровием, как теперь вешают собственное пальто на гвоздик.
История говорит, что после Тридцатилетней войны Германия пришла в такой упадок, возник такой голод, что жители некоторых мест принуждены были питаться человеческим мясом… Жаль, что этим кончили; с этого нужно было начать: переловить до войны всех этих тупоголовых полководцев, курфюрстов, ландграфов — и, сделав над собой усилие, поесть их. И страна бы не разорилась, и ни в чем не повинные люди остались бы несъеденными.
До чего раньше одна часть человечества была проста и доверчива, видно из следующего: в сущности, ни немецкие католики ничего не имели против протестантов, ни немецкие протестанты против католиков.
Но появились за спиной герцога Фердинанда иезуиты и шепнули сладким голосом:
— Ка-ак? Чехи протестанты? Какое безобразие! Чего же вы смотрите? Бейте их!
А кардинал Ришелье с другой стороны обрушился на протестантов:
— Чего вы смотрите, дурачье! Бейте католиков по чем попало! Всыпьте им хорошенько.
Теперь таким образом можно стравить только две пьяные компании в трактире, причем драка может продолжиться максимум полчаса. А в те времена столь примитивный прием был действителен на тридцать лет, и уменьшил он народонаселение Германии на пятьдесят процентов.
И господь жестоко покарал протестантов и католиков за эту тридцатилетнюю глупость: предводитель католиков Валленштейн был убит в своей спальне, предводитель протестантов Густав Адольф убит на поле битвы, а разные Фридрихи, Фердинанды и курфюрсты тоже поумирали от разных причин — и ни одного не осталось до наших дней, чтобы поведать нам об этой бестактной войне.
Изголодавшиеся страны, в конце концов, съехались и заключили мир в Вестфалии — родине знаменитых окороков.
Летописец того времени утверждает, что воюющие стороны набросились прежде всего не друг на друга, а на окорока, и впервые за тридцать лет поели как следует…
А потом, когда стали делиться землями — глупые немецкие католики и протестанты, конечно, остались с носом: самые лакомые куски забрали французы и шведы.
Рассказывают, что, разобрав, в чем дело, один курфюрст почесал затылок и воскликнул:
— Да! Теперь, когда я кончил войну, я вижу, что я старый дурак.
— А когда вы ее начинали, — засмеялся француз, — вы были молодым дураком.
И все присутствующие иностранцы долго и раскатисто хохотали…
У французских королей того времени был один и тот же обычай, переходивший от отца к сыну: вступая на престол, король брал первого министра и первую любовницу (или любимицу, как мягко выражается Иловайский). Министр всегда оставался первым, а любимицы были и вторые и третьи.
Например:
......Короли
Людовик XIII
Анна Австрийская
Людовик XIV
Людовик XV
...Перв. министры
кард. Ришелье
кардинал Мазарини
Кольбер
кардинал Флери
Любимицы
Несколько:
Ментенон и др.,
де ла Вальер,
Помпадур
Но все-таки это был красивый изящный век, век менуэта, пудреных париков, Версальских праздников и любовных приключений.
Короли умели жить в свое удовольствие…
Всякий из них был настолько умен, что оставлял после себя историческую фразу, и народ поэтому его не забывал.
Людовик XIV, например, сказал:
— L'état, C'est Moi (Государство — это я.) Народ прозвал его «Король-солнце». И верно. Никогда над Францией не всходило более жаркого солнца. Оно так жарило, что все финансы у Кольбера испарились, и первый министр даже получил, в конце концов, настоящий солнечный удар…
Вторая знаменитая фраза Людовика XIV, сказанная по поводу отправления внука в Испанию:
— Нет более Пиренеев!
Гораздо хуже первой. Мы считаем ее пустой бессмысленной фразой. Эдак всякий вдруг вскочит с места да крикнет:
— Нет более Монблана! Heт более западных отрогов Кордильер!
Сказать хорошо… А ты попробуй сделать.
Что касается Людовика XV, то он прославился тоже одной фразой:
— Après nous le déluge.
Что в переводе на русский язык значит:
— Начхать мне на моих потомков. Лишь бы мне хорошо жилось.
Великая французская революция показала, что у короля были свои основания повторять эту фразу.
Кроме этой фразы и своей «любимицы» Помпадур, король прославился также и тем, что в его царствование один шотландец, Джон Ло, изобрел остроумный способ выпускать ассигнации, продавая их за настоящее золото.
К сожалению, Джон Ло, открыв по поручению регента для этих операций целый банк, смотрел на кредитные билеты глазами десятилетнего гимназиста, который думает, что если нужны деньги — их можно печатать на обыкновенной бумаге, сколько влезет…