Японец придержал мою руку и сосредоточенно спросил:
— С Польшей и Кавказом?
— С Польшей и Кавказом!
— Покупаем.
Сердце мое отчего-то пребольно сжалось.
— Продано! — вскричал я, искусственным оживлением стараясь замаскировать тяжелое чувство. — Забирайте.
— Как… забирайте? — недоумевающе покосился на меня Оцупа. — Что значит забирайте? Мы платим вам деньги, главным образом, за то, чтобы вы своими фельетонами погубили Россию.
— Да для чего вам это нужно? — удивился я.
— Это уж не ваше дело. Нужно — и нужно. Так — погубите?
— Хорошо, погублю.
На другой день, поздно вечером, к моему дому подъехало несколько подвод, и ломовики, кряхтя, стали таскать в квартиру тяжелые, битком набитые мешки.
Служанка моя присматривала за ними, записывая количество привезенных мешков с золотом и изредка уличая ломовика в том, что он потихоньку пытался засунуть в карман сто или двести тысяч; а я сидел за письменным столом и, быстро строча фельетон, добросовестно губил проданную мною родину…
Теперь — когда я окончил свою искреннюю тяжелую исповедь — у меня легче на сердце. Пусть я бессердечный торгаш, пусть я Иуда-предатель, продавший свою родину… Но ведь — ха-ха! — восемь-то миллиончиков — ха-ха! — которые у меня в кармане, — не шутка.
И теперь, в ночной тиши, когда я просыпаюсь, терзаемый странными видениями, передо мной встает и меня пугает только один страшный, кошмарный вопрос:
Не продешевил ли я?!
«Неожиданный урожай тек… года поставил в большое затруднение — как м-во путей сообщения, так и сельских хозяев, принужденных продавать хлеб почти даром».
«Торгово-промышл. газета».
Перед директором департамента стоял чиновник и смущенно докладывал:
— Мы получили самые верные сведения… Сомнений больше нет никаких! Так и лезут из земли.
— Что ж это они так… Недоглядели, что ли?
— Да что ж тут доглядывать, ваше пр-во. Дело божье!
— Конечно, божье… Но ведь и пословица говорит: на бога надейся, а сам не плошай. А вы говорите — лезут?! Что же лезет больше?
— Многое лезет, ваше пр-во… Рожь, пшеница…
— Но я не понимаю… Теперь, когда агрономическая культура сделала такие шаги, неужели нельзя принять какие-нибудь меры?
— Какие меры, ваше пр-во?
— Чтоб они не лезли, эти самые пшеницы, ржи и прочее.
— Тут уж ничего не поделаешь. Раз полезло из земли — с ним не справишься. Зерно маленькое-маленькое, а силища в нем громадная! Нет уж, видно, судьба такая, чтобы быть урожаю!
— Ну, а мужики что?
— Да что ж мужики — плачут. Сколько лет уже, говорят, не было этих самых урожаев, а тут — разгневался господь — послал.
Директор осмотрел уныло свои ногти и вздохнул:
— Мужиков жаль!
— Да-с. Сюрпризец! Вот уж правду говорят: многострадальный русский народ.
— Э?
— Многострадальный, говорю. И они многострадальные, и мы… Нам-то еще хуже, ваше пр-во! Как начнут это вагоны требовать, пробки разные устраивать, в газетах нас ругать — чистейшей воды драма.
— А может… еще и недород будет?
— Нет ни малейшей надежды. Я наводил справки. В один голос все — урожай!
— Опять эта кутерьма пойдет: бесплатные столовые, общеземские организации на местах, пострадавших от урожая, крестьянское разорение. Эх ты, русский народ!
В голосе директора послышались лирические нотки.
— Эх ты, русский народ! Кто тебя выдумал, как говорит незабвенный Гоголь… До того ты темен и дик, что от простого урожая отвертеться не можешь.
— Трудно отвертеться, ваше пр-во. Лезет.
— Кто лезет?
— Все, что в земле есть. Поверите — в некоторых местах опасаются, что и фрукты могут дать урожай!!
— Что вы говорите! Эх, хорошо говорил покойный Гоголь: урожай, кто тебя выдумал?
Мужик Савельев стоял у межи своего поля и ругался:
— Ишь ты! Ишь ты, подлая! Так и прет! У людей как у людей — или градом побьет и скот вытопчет, а у нас — хучь ты ее сам лаптем приколачивай!
— Что ты, кум, ворчишь? — спросил, подойдя к Савельеву, мужик Парфен Парфенов.
— Да что, брат дядя, рожь у меня из земли лезет. И недоглядишь, как урожай будет.
— Ну? — сказал Парфен Парфенов. — Влопаешься ты, кум!
— И то! Сколько лет по-хорошему было: и о прошлом годе — недород, и о позапрошлом — недород, а тут — накося! Урожай. Пойтить в кусочки потом и больше никаких апельцинов!
— А во, брат, тучка оттеда идет. Помочить может, — на корню она, подлая, подгниет. Все лучше, чем потом по двугривенному за пуд расторговываться.
Глаза Савелия Савельева загорелись надеждой.
— Где? Где туча?..
— Во. Гляди, может, градом осыплется.
— Вашими бы устами, Парфен Лукич, — сказал повеселевший Савельев, — да мед пить!
Задрав рыжие бороды кверху, долго стояли кумовья и следили за ползущей тучей.
Газета «Голос мудрости» писала в передовой статье:
«Мы давно призывали общество к более тесному единению и борьбе со страшным бичом русского крестьянина — урожаем! Что мы видим: в нормальное, спокойное время, когда ряд недородов усыпляет общественное внимание, все забывают, что коварный враг не спит и в это же самое время, может быть, продирает ростками землю, чтобы выбиться наружу зловещими длинными колосьями, словно рядом бичей, угрожающих нашему сельскому хозяйству. А потом ахают и охают, беспомощно мечась перед призраком бедствия: