— Ну что же вы? Я никому не заказывал автомобильного верха и жду вашего приятеля Трепачева. Где же ваш Трепачев?
— Клусачев, а не Трепачев.
— Пусть Клусачев, но мерку-то он должен снять? Я из-за него никому не заказал, а уже на днях лето.
— Хорошо, — сказал я. — Я увижусь с ним и скажу.
— Да, но вы должны увидеться как можно раньше. Не могу же я, согласитесь, париться под этой тяжелой душной крышкой.
В тот день я был чем-то занят, а на другой день мне позвонили по телефону:
— Алло! Это я, Аверченко.
— Слушайте, голубчик… Ну что, были вы уже у вашего Муртачева?
— Клусачева, вы хотите сказать.
— Ну да. Не могу же я ждать, согласитесь сами. Вы уже были у него?
— Только вот собираюсь. Ведь этот завод на краю города. Уж у меня и извозчик заказан. Сейчас еду.
Действительно, нужно было ехать. Клусачев был хороший человек и встретил меня тепло.
— А, здравствуйте! Вот приятный гость!
— Ну скажите мне спасибо: я вам заказик принес.
— А что такое?
— Верх для автомобиля одному моему приятелю.
— У него ландолэ?
— Н-не знаю. Может, оно действительно так и называется. Беретесь?
— Взяться-то можно, только ведь эта штука не дешевая. Обыкновенно думают, что она дешевая, а она не дешевая.
— Ну вы бы по знакомству скидку сделали.
— Скидку? Ну, для вас можно сделать по своей цене. Ладно! Обыкновенно эти заказы не особенно интересны, но раз вы просите — какие же могут быть разговоры…
Все краски в моих глазах сразу потускнели и сделались серыми… Эти люди не видели в моих хлопотах простого желания сделать им приятное, а упорно придавали всему делу вид личного мне одолжения.
Едучи обратно, я думал: что стоило бы мне просто промолчать в то время, когда Туркин начал разговор об этом верхе… Он бы заказал его в другом месте, а Клусачев, конечно, прожил бы сам по себе и без этого заказа.
Некоторые писатели глубокомысленно сравнивают жизнь с быстро мелькающим кинематографом. Но кинематограф, если картина не нравится, можно пустить в обратную сторону, а проклятая жизнь, как бешеный бык, прет и ломит вперед, не возвращаясь обратно. Хорошо бы (думал я) повернуть несколько дней моей жизни обратно до того места, когда Туркин сказал:
«Нужно сделать откидной верх»… Взять бы после этого и промолчать о Клусачеве.
Не течет река обратно…
— Алло, вы?
— Да, это я.
— Слушайте, голубчик! Уже прошло три дня, а от вашего Кумачева ни слуху ни духу.
— Клусачева, а не Кумачева.
— Ну да! Дело не в этом, а в том, что уже пошли жаркие дни, и мы с женой буквально варимся в автомобиле.
— Да я был у него. Он обещал позвонить по телефону.
— Обещал, обещал! Обещанного три года ждут.
Я насильственно засмеялся и сказал успокоительно:
— Зато он ради меня дешево взял. По своей цене. Всего 200 руб.
— Да? Гм!.. Странная у них своя цена… А мне в Невском гараже брались сделать за 180, и с подъемным стеклом… Ну да ладно… Раз вы уже заварили эту кашу — приходится ее расхлебывать.
Сердце мое похолодело: подъемное стекло! А вдруг этот Клусачев делал свои расчеты без подъемного стекла?
— Хорошо, — ласково сказал я. — Я с ним… гм… поговорю… ускорю… Всего хорошего.
— Алло! Это вы, Клусачев?
— Я?
— Слушайте! Что же с Туркиным?
— А что такое?
— Вы, оказывается, до сих пор не сняли мерки?
— Да, все некогда. У нас теперь масса работы по ремонту. Собственно говоря, мы бы за этот верх и совсем не взялись, но раз вы просили, я сделал это для вас. Завтра сниму мерку…
— Алло! Вы?
— Да, я. Аверченко.
— Слушайте, что же это ваш Крысачев — снял мерку, да и провалился. Уже неделя прошла. Я не понимаю такого поведения: не можешь, так и не берись… Наверное, он какой-нибудь аферист…
— Да нет же, нет, — сказал я умиротворяюще. — Это прекрасный человек! Редкий отец семейства. Это и хорошо, что он так долго не появляется. Значит, уже делает.
— О господи! Он, вероятно, к осени сделает этот злосчастный верх? Имейте в виду, если через три дня верха не будет — не приму его потом. И то эту отсрочку делаю только для вас.
— Алло! Вы, Клусачев?
— Я.
— Слушайте, милый! Ведь меня Туркин ест за этот верх. Когда же…
— А, пусть ваш Туркин провалится! Он думает, что только один его верх и существует на свете. Вот навязали вы мне на шею горе злосчастное. Прибыли никакой, а минутки свободной дохнуть не дадут.
— А он говорил, — несмело возразил я, — что у него брались сделать этот верх за 180 рублей…
— Так и отдавал бы! Странные люди, ей-богу. В другом месте им золотые горы сулят, а они сюда лезут!
На моем письменном столе прозвенел телефонный звонок. Я снял трубку, приложил ее к уху и предусмотрительно пропищал тоненьким женским голосом:
— Алло? Кто говорит?
Сердце мое чуяло: говорил Туркин.
— Барин дома?
— Нетути, — пропищал я. — Уехамши.
— Куда-а-а?
— В Финляндию.
— А чтоб его черти забрали, твоего глупого барина. Надолго?
— На пять дён.
— Послушай, передай ему, что так порядочные люди не поступают! Чуть не тридцать градусов жары, а я по его милости должен жариться в проклятой душной коробке.
— Слушаюсь, — пропищал я. — Хорошо-с.
Я дал отбой и, переждав минуту, позвонил Клусачеву.
— Алло! — сказал я. — Квартира Клусачева?
— Да, — сказал женский голос. — Вам кого?